Тот, кто не спит - Страница 6

То Испания, а то - Россия.

Вертолет шел совсем уже низко, черная пыль заклубилась над старым пепелищем, и летчик поспешил набрать высоту.

Молодец.

Петров прикрыл лицо краем полотнища.

Как хотите, а соснуть полчасика - первое дело. И для пищеварения польза неоценимая.

Он дремал под шум винтокрылых ищеек, они превращались в зеленых мух, сдуру залетевших в комнату и отчаянно кидавшихся в стороны, надеясь обрести былое небо, ветер и навозную кучу. Липучки на вас нет - широкой желто-коричневой ленты, цепляемой на шнур лампочки. Сядет на нее муха и приклеится всеми лапками, сколько бы их не было - четыре по Аристотелю, шесть по школьному учебнику, или восемь-десять-двенадцать, как докладывают любопытные натуралисты из разных уголков нашей великой и необъятной Родины.

Пробуждение сопровождалось воробьиной дракой из-за кусочка бутерброда, расточительно оставленного на салфетке. Пока двое наскакивали друг на друга, появился, как обычно бывает, третий, ухватил в клюв спорный кусочек и полетел, стараясь удерживать равновесие, а драчуны, объединенные жаждой справедливости, поспешили за ним.

Вертолеты стрекотали у горизонта, далеко. И не надоест?

Он причесался, прихорашиваясь, салфеткой прошелся по сапогам. Нет, адъютант его превосходительства не получится, слишком много пыли, неглаженности, щетины на щеках. Поле не штаб, не способствует блеску. Обошли с победой мы полсвета, если нужно, повторим, солдаты, в путь, в путь, в путь...

Он спустился с возвышенности, порой потревоженные камешки скатывались по склону, но, встретив неровность, стебелек травы или другой камешек, останавливались. Какая малость нужна, чтобы удержаться...

Староскотинное осталось позади.

Два часа буераков - и вот впереди новая посадка. Зеленая. Невысокая. Молодая.

Он подошел поближе. Лет двадцать дубкам, не больше. Деревья посажены ровно, рядами, в середине - широкий проход, утоптанный копытами. Лепешки конского навоза - старая, двухдневная. Питаются кони скудно. А с той стороны что?

Поле, просторное, ухоженное. Порубленный осот жух на солнце, а цепочка полеводов, расставленная через рядок, шла навстречу, пропалывая кормовую свеклу, бурак. Тяпки, тяжелые, треугольные, поврозь взлетали и падали вниз, подрубая сорняки и рыхля землю. Аккуратно работают, не спехом, а женщина на краю, в красной косынке, успевает и свой рядок полоть, и замечание сделать. Звеньевая, похоже. Три человека из семерки мужчины. В диковинку у нас.

Он вышел на идущую вдоль поля дорожку - неширокую, с глубокими узкими следами подвод.

- Здравствуйте!

Тяпки железными головами уткнулись в землю, спины распрямились.

- Не признаю вас что-то, - звеньевая уголком платка промокнула лоб. Остальные переводили взгляды - с него на звеньевую, со звеньевой на него. Запарились здорово. Одежда - то же "наследство империи" - галифе да гимнастерки, на женщинах - форменные юбки, но все старое, застиранное до седины. И обувь - лапти. Оно и лучше, ноги дышат, но - непривычно.

- Не признаю, - повторила звеньевая.

- Мы с вами и незнакомы, я впервые в этих местах. В Курносовку иду, да, боюсь, с пути сбился. Куда прибрел, не подскажите?

Лицо звеньевой, миг назад усталое и смущенное, закаменело.

- Какую Курносовку? Не знаем никакой Курносовки. Идёте и идите себе, не мешайте трудиться, - говор вязкий, с двойными ударениями в длинных словах. Она склонилась больше прежнего, лезвие срезало бок бурака, и, не дойдя рядок, звеньевая перешла на новый, а за ней и все звено.

- То не бригадир ваш? - Петров указал на всадника, показавшегося на краю поля.

Звеньевая обернулась, закричала с облегчением:

- Степан Матвеевич, сюда, сюда, кормилец!

Но всадник - будто и не слышал.

Тяпки вновь заклевали, люди быстренько-быстренько двинулись вглубь поля.

- Чудаки! - Петров пошел по прополотому рядку. Не так чисто и пололи, на троечку, не больше, даром, что бригадир конный и при нагане. Насчет нагана - это интуиция. Далеко.

Петров остановился, повернулся. Метров двести прошел, а бригадир проскакал всю версту. Преимущество коня перед офицером в закрытых позициях любил доказывать предок, даже в учебники внес сию мудрую шахматную мысль.

Бригадира окружили, звеньевая жестикулировала, а тот, потрясая револьвером (наган, наган!) убеждал ее так и растак.

Убедил.

Всем звеном, женщина в красной косынке впереди, они потрусили к Петрову.

- Стой! Стой, вражина!

Выстрелом поверх голов бригадир поддержал атакующих. Бегущие приободрились и, подняв тяпки, подступили к Петрову.

- Ложись на землю, вниз лицом, - скомандовала звеньевая.

- Вы что, перегрелись, - дыхание у всех короткое, запаленное. А бежали - пустяк.

- Ложись! - и, замахнувшись тяпкой, она шагнула к нему.

- Глупая баба! - он легко вырвал тяпку из рук женщины, но тут, загалдев, на него насели остальные. Даже грустно. Шел человек, гулял, и на тебе! Гуртом налетели, сельскохозяйственным инвентарем машут до свиста, а угоди, например, в голову: Но хлипкий народ, жидкий, откуда и злость. Ничего ведь плохого сделать не хотел, разве поучить, чтобы вдругорядь вежливее были, а они от любого удара с ног - брык! - и лежат, уткнувшись в землю. Последняя баба, не сводя с него выпученных глаз, пыталась поднять выбитую тяпку.

- Полно, полно, - он легонечко вытянул ее вдоль спины, а та, как бумажный солдатик, завалилась на бок и затихла.

Он наклонился. Зажмурясь, та закрыла лицо локтем.

Ясненько.

Он осмотрел тяпку. Ручка гладкая, отполированная мозолями, а железо - грубой, неряшливой ковки.

Всадник скрылся в посадке, топот быстро затих за зеленой стеной. Хорош. Люди, как порубленный, землю устилают, а бригадир, нет, кормилец (sic!) деру. Куда?